О конном

1. Пролог

Меня зовут Маша Затеряева. История моя начинается два с половиной года назад, тогда я училась в восьмом классе, и мне было тринадцать лет. С самого моего рождения я любила лошадей, и, если честно признаться, даже врала друзьям и подругам, что у нас в деревне есть конюшни и что я умею ездить верхом. При этом лошадей я видела только в Центральном Парке, где их сдавали в прокат… Теперь смешно, когда вспомню как я провожала взглядом коней с пивзавода, толстошеие тяжики казались мне воплощением красоты…
2. Первый раз

Будильник надрывался диким звоном. Было совсем не охота вставать, но уже пробило семь часов, и я рисковала опоздать в школу. Потягиваясь и на ходу напяливая халат, я летела в ванную и залазила под ледяной душ. Бр-р-р… Дальше быстрый, но основательный завтрак. Я всегда, когда собиралась в школу, кидала в сумку тетрадки и учебники, лежащие на столе, поэтому часто я оставляла дома нужные учебники и приносила в школу ненужные. Учителя считали меня рассеянной неряхой, но далеко не глупой, меня посылали на все олимпиады по всем предметам.
Я и сейчас очень неаккуратная, что, как я думаю, не красит меня и не возвышает в ваших глазах, но это правда. Я не красивая и даже не симпатичная. Я - довольно полная сероглазая блондинка с синяками на ногах и ссадинами на руках, ладони в огромных мозолях, волосы растрепанные, в общем, зрелище весьма малоприятное.
В школу я приходила минут за тридцать до звонка и успевала до начала уроков сделать всё домашнее задание. Это замечали учителя и громко ругались, но сделать ничего не могли.
В этот день у меня было шесть уроков. Первые три прошли быстро и легко, на четвертом мне стало скучно и я, отпросившись в туалет, пошла бродить по школе. В коридоре я встретила Лизу Фазанову, она была младше меня на год, но выглядела гораздо старше. Мы были с ней едва знакомы, у нас была общая подруга - моя соседка по парте Саша Печская. Лиза имела шикарные светлые кудрявые волосы, опускавшиеся чуть ниже плеч, высокая и худая, она умела красиво и модно одеваться. В тот день она показалась мне слегка взволнованной:
– Маша, попроси Сандру зайти ко мне на перемене. Есть супер новость, – она подмигнула мне. Сандрой она звала Печскую. Я согласно кивнула головой и пошла к лестнице, чтоб наконец вернуться в класс.
Я, зайдя в кабинет, написала Печской записку, в которой рассказала ей про встречу с Лизой. Саша удивленно пожала плечами и хмыкнула. После звонка мы спустились на первый этаж и отправились в десятый кабинет, где должен был быть урок у Фазановой, но дойти до туда нам не удалось. Лиза чуть не сшибла меня, спеша на второй этаж, к нам в кабинет:
– Какая новость! – она весело хихикнула, – вы не поверите, где я вчера была! На конном дворе!
– Где?! – в голос удивились мы с Печской.
– Вы себе не представляете как там здорово! Пошли вечером со мной!
В те минуты все во мне перевернулось… Лошади – всё было в этих звуках! И надежды, и мечты, и любовь… безграничная, беспросветная и, казалось, безответная…
– Но работать там надо! – тут же поправилась Лиза, – ездим верхом бесплатно, но за это работаем, у лошадей там чистим и всё такое…
– Все равно! – махом выпалила я, – всё равно…
Печская снова громко хмыкнула, что-то прикидывая в уме:
– Сходим посмотрим, я согласна, встретимся у ККПТУД полшестого?
Всех это устраивало, и ровно тридцать минут шестого мы собрались у колледжа. Путь наш продолжался относительно недолго, минут через десять мы подошли к воротам, на которых болталось предостережение, написанное красной, наполовину облупившейся, краской: «ТЕРРИТОРИЯ ОХРАНЯЕТСЯ СОБАКАМИ», на другой вывеске более крупного размера красовалась надпись: «ОСТОРОЖНО! ЛОШАДИ!». От этих слов сердце мою затрепыхалось, грудь сдавила судорога страха. Мы зашли во двор. Под навесом были навалены тюки с сеном, на пригорке стояла перекосившаяся баня, у неё за гвоздь привязанная стояла лошадь.
– Пошли в конюшню, – Лиза дернула за руки нас с Печской, и повела в чернеющие высокие ворота. На пороге меня чуть с ног не сбил тошнотворный, ужасный запах, я оглянулась на Печскую и увидела её перекосившееся лицо. Запах ошарашил и её.
– Вы тут осмотритесь, а я пошла переоденусь, – Лиза убежала по коридору. На её возглас отозвались кони. До тех пор я не слышала вблизи звук лошадиного ржания, который вправду оглушает с непривычки. Как звук ружья. Многие думают, насмотревшись глупых фильмов, что он негромкий, но когда кто-то стреляет вблизи, то уши закладывает основательно…
Мне показалось, что коридор невероятно длинный, мы шли вдоль денников, читая таблички, и думали, что всех лошадей нам не запомнить до конца дней своих. Через некоторое время вернулась Лиза, признаться честно, я с первого взгляда не узнала её, одетую в грязную курточку, хромачи, с собранным на затылке хвостиком.
– Пошли знакомиться с пацанами! – она сказала это очень значительно, я подумала о том, что так можно говорить о предстоящем приеме у королей, думав так, я не сильно ошибалась. Здесь, на конном, они были монархами, они всем внушали трепет и страх, истинная и абсолютная власть была в их руках, никто не мог перечить их воле. У меня была ужасная память на лица, но эти я запомнила сразу и на всю жизнь.
– Это Маша и Саша, – указала в нашу сторону Лиза, – а это Денис, Слава, Миша и Никита. Никита у нас «директор».
«Директор» громко расхохотался:
– Идите, служащие, тогда деннечек у Паши почистите, - сквозь смех, сказал он. Паша – это белый пони шетлендской породы, добрый и смирный конек.
Лиза направилась к нему, захватив по пути вилы, лопату и тачку. Подстилка в деннике пони представляла собой смесь опилок и навоза, весьма жалкое зрелище, имеющее неприятный запах.
Мы с Печской, глянув на это дело, отказали Лизе в помощи. Смущаясь и извиняясь, мы отправились домой. В этот день мы не сказали друг другу и слова. Нам было стыдно…

3. Галоп.
На следующий день в школе мы договорились с Лизой, что пойдем на конный и теперь точно будем ей помогать работать! Она посмеялась и согласилась.
После уроков, не заходя домой, мы отправились туда. В конюшне Фазанова выделила нам одежду, предупредив, что это чужое и в следующий раз мы должны принести свою. Мы с Печской смотрелись весьма нелепо, её курточка была велика ей, отчего рукава спускались чуть не до колена, мои штаны были маленькими и давили на живот страшно. Но мы, как и обещали, помогли ей.
– Что, дамы, опять робите, – с гадкой улыбочкой осведомился Никита Волков, – время для работы закончилась, идите, катайтесь…
– На ком, Никита? – почесывая зудящие с непривычки ладони, спросила Лиза. Мы с Печской стояли за ней и помалкивали.
– Скалу берите, - выпуская колечко сигаретного дыма, разрешил директор, потом он как-то странно глянул на меня, - а ты Мари-Сабель чего молчишь?
– А что мне говорить, товарищ Николас? – выпалила я. Сказала и сама испугалась своей наглости. «Директор» расхохотался:
– Так меня ещё никто не называл, – он дыхнул на меня дымом, – пора учиться ездить.
Никита встал одним ловким движением и направился к деннику, в котором стояла Скала. Скала или, как её чаще называли, Бронюша – это кобыла вороно-чалой масти, её мать была тракененом, а отец арабом, смышленая лошадка, она слушалась только тех, кто умел ездить, но её всё равно давали всем подряд. «Директор» зауздал кобылу и вывел её в леваду, на жердях которой сразу расселось куча народу. Это были все кто только начал посещать конный, среди них те, кто уже сидел верхом, и те, кто видел лошадь впервые.
Мне было страшно … Я так давно мечтала об этом, но… Я готова была убежать… Мне было ужасно страшно…
Никита подкинул на Скалу Печскую, кобыла шла сперва шагом, потом перешла на рысь, Саша не знала, что делать, но верткая и юркая по природе, с хорошими физическими данными, она легко удержалась. Слезла Печская под дружный ржач Дениса, Миши, Славы и Никиты. Я отошла поглубже в толпу, понимая, что уже вечером буду жалеть об этом, но тут меня заметил Никита, ему доставляло странное удовольствие видеть испугавшихся и измываться над ними.
– Мари-Сабель! Иди сюда! Я тебя поучу… – «директор» помахал мне рукой, под удивленные выкрики толпы я подошла к лошади. После Печской должна была ехать Кристина Мокрова, рыжая и довольно симпатичная девчонка, не высокого роста, худая. Кристина уже второй год ходила на конный, и её возмутил поступок Никиты, она взяла его руку:
– Сейчас моя очередь!!! – выкрикнула она. Отодвинув меня, она выхватила из руки ошалевшего Никиты повод.
– Не, так дело не пойдет…– «директор» оскалился и, посмотрев ей прямо в глаза, спросил, – ты будешь перечить мне? Ты будешь качать свои права МНЕ?!!!
Кристина сжалась в комок, должно быть, ей хотелось провалиться под землю.
– Я, я, я… ничего плохого. Поверь… – она выглядела ужасно смущенной, – ничего плохого, н-ничего…
Мокрова развернулась и убежала, мне стало ужасно стыдно, я не знала, куда девать глаза.
– Давай ногу, – прохрипел Никита Волков, – подкину…
Я подогнула ногу, он легко закинул меня, я ещё не успела разобраться с поводом, как он огрел Скалу по крупу, та, взвизгнув, сорвалась с места галопом. Я только и успела схватить гриву. Она в десять секунд домчала меня до конца левады, там она остановилась и замерла, я не знала, что нужно делать. Наконец, разобравшись с поводом, я её развернула, и она, всё ещё разгоряченная бегом, помчала меня галопом обратно.
– Мария – гонщик, - выпалил Волков и залился громким смехом, подражая ему, засмеялись все, но мне было все равно. Я всё ещё не верила, что жива…

4. Ссора.

После этого галопа три дня я сидела с огромным трудом. Мама, как увидела ссадины на лодыжках и ляжках, перестала отпускать меня к лошадям. «Убьешься», – твердила она мне, но я очень упорная и настырная, как только болячки стали проходить, мы с Печской рванули на конный.
Теперь в конюшню мы заходили по-хозяйски, и никто нас больше не окликал и не останавливал, а запах, так сильно напугавший нас в первый день, казался чудным благовонием, это был запах родного, запах лошади…
Все денники оказались вычищенными, коридор подметенным, лошади накормленными. В общем, работы не было и Никиты не было то же. Поэтому кататься нам не пришлось.
В этот поход на конный мы лучше узнали Кристину Мокрову, которая оказалась классной девчонкой. Целый день мы весело болтали, она рассказала нам с Печской много интересного о жизни конюшни, объяснила, как нужно держаться с лошадью в деннике, как нужно седлать лошадь, как уздать и много чего ещё полезного и необходимого, пересказала основные правила безопасности. Я была очень благодарна ей. Кристина стала моим первым учителем.
Потом Мокрова пошла работать свою чистокровную английскую лошадь, кобылу рыжей масти по кличке Лейла. Саша позвала меня в конюшню обниматься с конями. Там, продвигаясь вдоль денников, мы угощали лошадей морковками и сахаром. Кони щекотали мягкими губами наши ладошки, и нам было очень хорошо. Так, улыбающиеся и разомлевшие, мы подошли к деннику, у которого галдела странно оживленная толпа. Мы растолкали мелочь, активно работая локтями, и подошли вплотную к двери, при этом закрыв своей широкой спиной обзор для других. Послышались недовольные крики. Мы с Печской заглянули внутрь денника, там, в полумраке стояла некая Даша Попова и… харкала на белого пони Пашу! Было похоже, что до этого она ещё и основательно поколотила его. Маленькое животное забилось в угол, и повернулся к мучительнице задом. Всё надругательство происходило под дружные крики и возгласы восторга мелюзги, которой так много, когда бьют и обижают слабых и беззащитных. Мы попытались открыть дверь, но малышня мешала, тогда я прыгнула через верхний проём, Печская последовала за мной.
– Тварь! Ты что творишь, – взяла я её за грудки.
– Думай, что делаешь! Уродина! – кинулась на Дашу Печская.
Даша задергалась, попыталась пнуть меня по ноге, но промахнулась, замах прошел впустую, Печская ударила её по второй ноге. Попова, охнув, упала на спину. Пытаясь удержать равновесие, она ухватилась рукой за Пашин круп. Из-за этого обезумевший от страха пони начал козлить. Два удара пришлись по голове встававшей Даши, еще один по груди. Она снова упала на колени, мы под мышки вытащили её из денника. Я сняла с неё шапку и почувствовала на руке кровь…
– Что случилось? – обернувшись, мы увидели подходившего Никиту, он вел в денник темно-гнедого жеребца Зажима, чистокровного англичанина.
– Её лягнул Паша, у неё на голове кровь…
Никита взял её голову в свои руки, посмотрел:
– Пойду, заведу «газель», приложите ей лед к голове и не трогайте ничего…
Вскоре мы были на полпути к больнице. Меня ужасно мучила совесть, было очень страшно. На моих коленях покоилась голова Даши, которая уже открыла глаза. Кровь из раны на голове больше не шла, я очень боялась, что у неё образуется внутричерепная гематома. Мне стало жаль её, но она сама вырыла себе яму. И всё же… мы с Печской не поднимали друг на друга глаз.
В больнице мы просидели три с половиной часа. Даше сделали рентген черепа и грудной клетки, врач посмотрел и сказал, что все удары прошли вскользь, на голове лишь пара царапин да огромный синяк на груди. В общем, она легко отделалась.
На конном Никита заставил нас рассказать обо всём, что произошло. Волков долго думал, смотря себе под ноги, потом поднял глаза, и мы увидели в них смерть:
– Чтоб я больше тебя здесь не видел, тебя и всех тех, кто там стоял, а теперь, – Никита взял Дашу за запястье и потащил её в сторону денника Паши, – извиняйся! На коленях!!! – он толкнул её в денник. Во взгляде Никиты светилось бешенство, но в остальном внешне он оставался спокойным, – извиняйся!!!, – повторил он.
Даша нерешительно подошла к пони, Паша в ужасе шарахнулся к противоположной стене денника. Скулы на лице Никиты обозначились резче. Даша застонала, слезы покатились из её глаз, она с мольбой посмотрела на Волкова, я тоже обратила на него внимание. В серых глазах по-прежнему была смерть, и, внутренне содрогнувшись, я поняла, что согласна с ним. Даша заслуживала смерти, быстрой, но жестокой. Попова встала на колени, не отрывая взгляда от Никиты, и прошептала еле слышно:
– Прости…
Никита покачал головой:
– Не так.
– Прости, пожалуйста! – громче повторила она и потянула руки к Паше, явно намереваясь погладить его. Пони, с прижатыми к голове ушами, подскочил к ней и цапнул её за палец. Никита громко и злобно расхохотался:
– Вали отсюда! Тупорылая овца!!! Чтоб духу твоего здесь не было через три секунды, – Волков развернулся и быстро зашагал вдоль по коридору.

5. Спор

Последующая неделя прошла без приключений. Мы учились ездить на Скалуше-Бронюше, она уже вполне нас слушалась, поворачивала тогда, когда её об этом просили, легко тормозила и переходила с аллюра на аллюр по нашему желанию. Но пока мы ездили без седел. Пацанам не охота было седлать, и они отговаривались тем, что мы так быстрее начнем чувствовать ритмы. Впрочем, такая езда шла мне в пользу. Я похудела, на ногах стало видно мышцы и, вообще, физические нагрузки доставляли мне удовольствие. Мне нравилось даже «чистинье» денников…
В этот день Миша решил научить нас с Печской седлать лошадей. Рвение его было не случайным. Ему очень нравилась Саша.
Он вывел Скалу на развязки. Принес потник, вальтрап и седло. Заседлал нам её один раз, поясняя детали и объясняя почему так, а не иначе. Потом снял с неё седло и предложил попробовать нам. Маялись мы около получаса, когда затянули подпруги, он подошел и сказал, что вальтрап лежит не ровно и есть складка на потнике. Сбросил с лошади седло и предложил нам повторить… Мы заседлали её правильно на двухсотый или двухсот первый раз…
– Молодцы! – он хлопнул нас по спине, мы с Печской полетели в сено.
Миша ушел. Мы завели Бронюшу в денник и пошли отдохнуть на лавочке.
– Чего расселись, дамы? Заняться не чем? – прогремел над нами голос Никиты Волкова. Будь у нас с Печской уши как у лошади, мы, должно быть, сразу стали бы крыситься. «Директор» подошел, обнял Сашу, легко поднял её и начал кружить. Когда она перестала сопротивляться и начала тихо всхлипывать, он поставил её на землю:
– Это называется «Ромашка».
Печская шаталась, она с трудом нашла лавку, а когда села, не удержавшись, рухнула вниз, повалив и меня. Мы дружно залились хохотом.
Мимо проходила Таня Крапина. Высокая, худая, рыжая, как и Кристина Мокрова, на её носу и щеках рядками расселись веснушки, она была очень красивой.
– А сейчас мы покажем «Ласточку»! – сказал Волов и поймал Крапину, взял её на руки и начал кружить, – а это «Пьяная ласточка»… Захмелела птичка на лугу… – начал петь «директор», стукая Таню головой о стенку.
– Нет, Никита, НЕТ!!! – вопила Таня. А мы не могли больше смеяться, только всхлипывали. Наконец Никита выпустил Крапину, та легла прямо на пол, не решаясь даже встать на ноги.
Волков глянул на меня, что-то прикидывая в голове:
– Тяжеловата? – с нахальной улыбкой осведомилась я.
– ТЫ?!... Нет.
– Тяжеловата, – сказала я уверенно.
– Нет, – ещё уверенней сказал Волков.
– Спорим, не унесёшь и четырех раз туда обратно по коридору?
Никита внимательно глянул на меня на конюшню и протянул мне руку:
– Спорим.
Я пожала его руку, Печская разбила. Волков удивительно легко подхватил меня на руки и … бегом побежал по конюшне. Один раз, два, три, четыре… И всё бегом…
– Мне тяжела? – хмыкнул Никита, запыхавшись, – должна будешь!
– Что? – испугалась я.
– Посмотрим, – сказал он хитро и пошел работать.
Я ругала себя последними словами, как я могла так опростоволоситься…
На следующий день, он должен был просить выигрыша, я шла на конный с большой неохотой. А выход я придумала, не самый лучший, но надежный, по крайней мере, мне так казалось.
Мы с Печской почистили два денника, когда заявился Волков. Всё с той же наглой улыбочкой он стал подходить ко мне, прижимая к стене:
– Пара платить по щетам!
– Ага пора, – согласилась я и запустила руку к себе в карман. Через секунду я извлекла от туда шоколадку «Nestle», он долго и внимательно смотрел на неё, а потом, рассмеявшись, разломил её на две части, отдав нам большую половину:
– За хитрость…

Прикольный рассказ! Продолжение будет? :я поддерживаю!: [COLOR=blue]

6. Скачки

Наступил февраль. Никита начал активно работать Зажима на весенние и летние скачки. У нас тоже шло всё своим чередом. Мы продолжали учиться ездить, много работали, много смеялись, иногда бездельничали, лежа на диване в седельной… Нам было хорошо. Казалось, что так будет вечно.
Двадцатого числа хозяин конюшни, которого все звали просто дядей Вовой, предложил нам ехать на скачки. Он готовил автобус на тридцать человек, мы с Печской, не раздумывая, согласились. В этот раз в Пермь, где проходили скачки, поехали все, ну по крайней мере, большинство.
И вот двадцать третьего февраля мы пришлепали на конный к шести часам утра. Заспанные, с еле раскрывающимися от недосыпания глазами, мы помогали готовить лошадей для перевозки. Чистили, приносили, уносили всякие мелочи и все в таком роде. В основном, конечно, мешали, но при этом казались себе такими значительными и необходимыми. К семи часам мы погрузили лошадей в машины, а сами сели в автобус.
Всю дорогу до Перми мы благополучно проспали.
Февраль выдался на редкость холодным и гадостным. Была сильная метель, поэтому до начала скачек мы просидели в одном из бойлеров ипподрома. Там стояли четыре лошади. Белоснежный орловский рысак с шикарными гривой и хвостом; молодая, рыжая полукровка, худая, но красивая; и два пегих пони, жеребчик и кобыла. К двенадцати часам мы пошли к старту.
В первом заезде скакал наш «директор» на Зажиме. Мы сели в первый ряд. Английские чистокровки красовались под худыми жокеями. Кони вставали в дыбки, вскидывали головы, порывались бежать… Вот стукнул колокол…и они понеслись, набирая скорость. Я впервые наблюдала скачки, они поглощают все внимание, мир сужается до размеров круга, по которому мчатся лошади. Это очень красиво, глаз оторвать нельзя, хочется плакать и смеяться… Это великолепно, стелящееся над землей вороные и гнедые стрелы… Это очень красиво.
Зажим пришел к финишу, на три корпуса обогнав соперников… Мы ликовали, кричали и визжали, едва не падая на дорожки. Никита был счастлив, прямо светился от радости и гордости. Толстые вены вздулись на ногах, шее и даже морде жеребца, он тяжело дышал. Волков водил его круг за кругом, гладил нос, целовал в морду. Зажим, должно быть, тоже рад был своей победе, он иногда всхрапывал и клал голову на плечо Никиты.
Мы немного посмотрели на счастливую пару и пошли на свои места, в следующем заезде скакала Лейла, а на ней дядя Вова. Мокрова скрипела зубами, в этот раз она должна была выступать на этой кобыле, но Кристина не вовремя подвернула ногу и теперь не могла ездить. Старт был сходу. Лейла была очень капризной и нервной лошадью, она рвалась так, что у дяди Вовы от натуги вздувались жилы на лбу и шее, он уже откинулся назад всем весом. Кобыла козланула, и дядя Вова, не удержавшись, улетел в сугроб. Грянул колокол, заезд начался. Лейла рванула за лошадьми, а хозяин нашей конюшни лежал в снегу. Мокрова закусила до крови губу, из её глаз от обиды катились слезы. Когда дядя Вова подошел к нам, она сказала много чего по поводу умения хозяина ездить верхом, о его характере, помянула его мать, отца, бабушку и всех родственников. Выпалив столь длинное ругательство, она убежала в автобус, где просидела наедине со своим горем до самого отъезда.
Остальные наши кони скакали с попеременным успехом, в меру своих способностей. Трое пришли к финишу вторыми, один - четвертым.
Пацаны, которые были наездниками, получив денежный приз, отправились в близлежащий бар и пришли к автобусу изрядно пьяными. Всех сильнее напился Миша, он шатался и совсем ничего не понимал. Столб, который выскочил на встречу его лбу, Миша принял за мужика и все порывался идти бить ему морду.
Наконец уставшие мы погрузились в автобус.
Сзади нас сидел Миша, из рассеченной брови текла кровь, было похоже, что ему придется накладывать шов. Миша пытался вытереть лицо, но только сильнее пачкал его. Печская дала ему свой платок. Миша посмотрел на неё и пригласил посидеть с ним, Саша долго отказывалась и упиралась, но Миша настоял на своем. Печской пришлось всю дорогу утешать его. Он иногда просыпался, смотрел на Сашу мутными глазами, называя её Яной. Саша очень смущалась, Никита (единственный трезвый) строго сказал Мише:
– Она Саша!
– А какая разница, все одно… – он тут же снова засопел. Никита презрительно сплюнул под ноги и больше за всю дорогу ничего не говорил.
После этих скачек Мише плотно присела кличка Квазимодо, за горб и жуткое поведение.

7. Лагерь

Вот наступило лето… Мы перегнали лошадей в наш лагерь «Флагман», там была специально оборудованная летняя конюшня.
Лагерь находился почти в двадцати километрах от города, за неделю мы переехали туда. Кони расположились в открытых денниках, а мы в вагончике. Все, кроме Никиты, были довольны. Раздражение нашего «директора» имело очень глубокие корни, цепляющиеся за личную жизнь. Никитина подруга – Ирина – жила в городе, поэтому навещать его она могла очень редко. Наш «директор» сделался странно агрессивным и не давал прохода ни одной юбке. Его поведение нас очень смущало, мы стали обходить его стороной, Никита, конечно, тут же все заметил и стал вылавливал нас поодиночке, ведя вразумительные беседы.
В это время Печская очень сильно провинилась перед родителями, и её перестали отпускать в лагерь. Ездить туда одна, я не смела, но я так не могла жить без лошадей, они снились мне каждую ночь, я чувствовала, что схожу без них с ума, поэтому, помучавшись с недельку, я позвала туда свою старую подругу, с которой мы вместе росли. Её звали Катя Олдырева, у неё были шикарные каштановые, слегка вьющиеся волосы и глубокие карие глаза.
Жизнь шла своим чередом. Вокруг лагеря были огромные поля, кажущиеся нам бескрайными. С утра мы верхом ездили пасти кобыл. Вечером просто от души гоняли, совсем не сдерживая лошадей. О, это было время! Сплошной праздник, если бы не одно «но»… Хозяин нашей конюшни, дядя Вова, всегда всё портил своими криками. Даже если мы делали работу безупречно, он все равно придирался к какой-нибудь дурацкой мелочи, и каждый раз из-за неё грозился нас выгнать. Его ежедневный отъезд из лагеря вызывал вопли радости. Поведение дядя Вовы проредило ряды добровольцев. К середине лета количество посещающих конный сократилось втрое…
В июле стояла невероятная жара. Прямо на территории лагеря находилось озеро, метров десять шириной и двадцать - глубиной. Нырять можно было прямо с берега. Мы проводили в озере все время, когда были не заняты лошадьми. За полтора месяца мы не разу не видели, как Никита плавает, он всегда наблюдал за нами с берега. Но вот воздух накалился до предела, и в воздушной среде оставаться стало просто невозможно.
В этот день по разным причинам многие из нас забыли взять купальники, но от купания никто отказываться не стал. Залезли в воду в чем попало: шортах, штанах, футболках, топах и тому подобное. Сидим, ждем Никиту, который пообещал сегодня с нами поплавать. Через некоторое время, когда все уже порядком подмерзли в не очень располагающей к купанию воде, припожаловал собственной персоной наш «директор», да не один, а с надувной камерой. Он начал плавать, купая только руки по локоть! От такой его наглости сперва мы несколько ошалели, не зная, что делать дальше. Но наше замешательство было не долгим, посовещавшись, мы решили его утопить. План был не плохой, но наш «директор» оказался искусным пловцом на камерах. После получасовой игры в догонялки, мы, замерзшие и уставшие, вылезли на берег.
В летний лагерь дядя Вова привез и всю живность из своего дома: куриц, свиней, индюков, гусей, индоуток, просто уток … Всё было бы не плохо, но один из трех петухов был страшно злым. Он никого не пропускал, кидался на любого прохожего. Я – живой магнит неудач, мне суждено было столкнуться с этим зверем. В одно прекрасное утро я пошла в лес за хворостом. На одной из полян мы встретились нос к носу, петух, подбадривая себя яростным криком, побежал на меня. Некоторое время я не могла шевельнуться, а кинулась на утек только тогда, когда петух был уже в трех шагах от меня. Я неслась через лес, не разбирая дороги, и громко звала на помощь. Все ещё спали. У самого вагончика я запнулась и упала, растянувшись во весь рост. Оглянувшись, я увидела разъяренного зверя, бегущего прямо на меня с разведенными в стороны крыльями и грозно распахнутым клювом. Я уже представляла, как он выклевывает мне глаза, рвет шпорами кожу, я наугад отмахнулась, попавшей под руку тряпкой. Петух отлетел на несколько метров назад, я вскочила и бросилась к спасительному вагончику и едва не сшибла Никиту, который услышав шум борьбы, выбежал на улицу. Я схватила его за руки:
– Помоги…– прошептала я.
– Петух кидается? – с усмешкой спросил Волков, я смогла лишь слабо кивнуть в ответ, – самое главное – это не боятся его… вот смотри, – он бесстрашно подошел к петуху и погладил его, – он очень добрый и спокойный… Сама попробуй.
Я спустилась с крыльца и села на корточки рядом с «директором», петух и вправду не обращал на меня никакого внимания. Никита улыбнулся и позвал меня пить чай.

8. Побег

Лето подходило к концу, когда произошла эта история. Дядя Вова на август взял из местной деревни лошадей в аренду для туристов. Кони эти доставили нам массу хлопот. Если бы знал хозяин нашей конюшни о том, что случится, он бы наверно никогда их не привез.
Как всегда мы встали полседьмого утра. Напоили, накормили лошадей, выпустили кобыл в леваду и улеглись досыпать. Проснулись мы как раз к лошадиному обеду. Катя и я, набрав полные ведра овса, пошли к загону, в котором явно чего-то недоставало, чего-то очень-очень знакомого… Один из пролетов левады был выбит мощным ударом, рядом валялись щепки и сломанные жерди… лошадей не было. Мы в ужасе заметались по территории лагеря, не зная, что делать. Потягиваясь, из вагончика вышел Никита:
– Что случилось, дамы? – с завыванием спросил он.
– Лошади убежали, убежа-а-а-али!!! – заголосили мы.
– Куда? – «директор» смотрел на нас как на сумасшедших.
– Скорее надо что-то делать! – мы схватили Никиту за руки, – быстрее! Да проснись же ты!!!
Волков ещё минуту переваривал наши слова, потом с него сошел весь сон, он покрылся холодным потом:
– Жеребцов седлайте…
Сам он побежал к леваде и долго бегал около пролома, разглядывая землю у себя под ногами. Мы подвели ему Зажима. Я села на рыжего Фастера, а Катя на гнедого Ванадия.
Ночью прошел дождь, на влажной земле были хорошо видны отпечатки копыт. Мы погнали галопом вдоль дороги. Лошадиные ноги заскользили в грязи, мы вынуждено сбавили ход.
Так мы двигались в течение часа, потом перешли на шаг, давая отдых лошадям. В одном месте Никите пришлось слазить с Зажима, кобылы свернули в этом месте с проселочной дороги на асфальт. Разбирать следы стало невозможно. Мы ехали по разные стороны от дороги, низко свешиваясь с седел и разглядывая землю обочины. Чем дальше мы продвигались, тем тяжелее становилось на сердце, кобылий табун настойчиво двигался в сторону деревни, из которой были привезены новые лошади… а это значило, что ехать нам ещё очень долго.
Вскоре мы снова свернули на «грязевую» дорогу и поехали в сторону леса. Катя громко закричала, тыкая пальцем в направлении деревьев. Я внимательно всмотрелась в кусты и тут же заметила Гравюрчин белый бок. Мы погнали по высокой траве, ноги сразу промокли, в сапоги набрались целые озера. По лесу ездить очень плохо, лошадь, когда бежит между деревьями прикидывает расстояние только для себя, совсем не принимая в расчет ноги всадника. Поэтому если не успеешь закинуть ноги на седло, то реально можешь остаться без них… Вскоре мы собрав всех кобыл отправились к дому. Наши лошади послушно рысили в сторону лагеря, деревенские же кобылы все пытались убежать домой. Мы сильно с ними намучались. По приезду домой нас ожидала ещё одна ужасная новость. Одна из беглянок сильно поранила ногу, и теперь едва могла ходить, а звали её Лейла…
Травма этой кобылы привела Кристину Мокрову в шоковое состояние, она десять минут стояла, зажавши ладонями рот, с белыми от злости щеками. Потом её прорвало, она пошла все крушить и рушить, когда её взгляд упал на одну из деревенских лошадей, Кристина схватила лежащий у денника хлыст:
– Ах, ты, тварь!!! Давно не получала? – она стала лупить кобылу, Никита сразу повалил Кристину на землю и стал успокаивать. Мокрова бесновалась в его руках, кусая и царапая его. Волков держал крепко, через минуту Кристина ничего уже не могла делать, а только рыдала на Никитином плече.

9. История любви

На следующий день мы опять не досчитались двух лошадей, но на этот раз сбежали: кобыла вороно-чалой масти – Скала и рыжий тяжеловоз Наряд, то есть наши лошади… Волков поскрипел зубами и отправился на поиски в одиночку. Ездил он очень долго, гораздо дольше, чем мы. А когда вернулся, за ним покорно бежали обе лошади. Их развели по разным денникам. Наряд всю ночь ржал, мешая нам спать. Утром злые и невыспавшиеся, мы пошли осматривать леваду и ничего не нашли. Все жерди были целыми, никаких предположений о том, как они могли выбраться, не было, от этого все делались ещё злее.
Через день они вновь убежали. Никита уже привычно поехал их искать, в этот раз он ездил примерно час.
Волков стал нервным и молчаливым, быстро злился, долго успокаивался. Мы старались не попадаться на его пути. Скала и Наряд убегали ещё два раза, и мы решили устроить им засаду. С утра, как только выпустили кобыл в леваду, мы залегли в сено и, не отрываясь, следили за Скалушей, которая на проверку оказалось далеко не бронюшей. Мы смотрели и не верили глазам. Она закидывала передние ноги на жерди, подкидывала зад и переваливалась через изгородь… Выбравшись из своего заточения, она пошла освобождать из плена друга. Мы последовали за ней. Тут было все проще, Скала легко отодвигала задвижку денника, и счастливая пара снова была на свободе. Но именно сегодня их любовь была разрушена, люди заметили их хитрость и больше не давали им видеться. Совместной скачке был положен конец, оба коня загрустили, не ели, не пили.
Через неделю история с побегом повторилась. Мы смеялись сквозь слезы, не зная, что делать. Стало понятно, как Скала выбиралась из левады, но как она могла выбраться из денника? Мы с Катей устроили засаду в деннике напортив. Ночью, примерно полпервого, в конюшне показался Никита. Олдырева шепнула:
– Он-то что тут делает?...
Волков подошел к деннику со Скалушей, открыл дверь:
– Беги, – он шлепнул её по крупу, потом отпустил Наряда и ушел.
– Ничего не понимаю, – Катя почесала затылок, потерла руками лицо.
– Пошли спать, утро вечера мудренее, – я зевнула во весь рот, – «директора» ждет очень проникновенный разговор.
Утром мы прижали Волкова к стене. Он посмотрел нам в глаза:
– Нельзя разлучать тех, кто любит… Будь то лошади или люди.
– Надо звонить Ирине… – решили мы с Катей за Никиту.
Он сильнее нахмурился и, оттолкнув нас, пошел в вагончик. Когда мы туда зашли, Волков спал.


10. Золотая

Хотел того Никита или нет, Ирине мы позвонили. Она приехала в тот же вечер. Спасение прибыло. Её приезд значительно облегчил нам жизнь. Уборка и готовка перестали для нас существовать, мы занимались исключительно лошадьми. Кормили, поили, ездили верхом, мазали болячки и сбитые туристами спины.
Весь август было очень много туристов и, если бы не Ирина, мы бы сбились с ног. Она удивительным образом успевала всё. Никита повеселел и даже немного потолстел. Волков и Ирина очень подходили друг другу, оба худые, жилистые, симпатичные, не высокого роста. На них действительно было приятно смотреть.
В это же время помимо туристов у нас появилась ещё работа. Денег дяде Вове всегда было мало, поэтому он придумывал всё новые способы для их получения. Он дал объявление в нашу местную газету, где предлагал объезжать молодых трудных лошадей. Деревень в округе было много, перебоя в желающих не было, нам почти каждый день привозили по лошади. Хозяин светился от радости, считая прибыль, а для нас с того момента началась каторга. Кто объезжал трудных лошадей, тот знает… Нас, понятное дело, первыми не садили, пока лошадь прыгает под всадником и бесится, то ездил Никита, но одному ему было не реально выездить лошадь. Поэтому Волков объезжал их, а мы – заезжали.
Так я и познакомилось с моей теперешней кобылой. Это была полукровная рысачка соловой масти, вредная и искренне ненавидящая людей. У неё не было имени, и Никита дал мне задание назвать её. Я долго думала, ломала голову, а однажды проснулась и поняла, что она Золотая.
Волков посмеялся и сказал:
– Да уж, «золотой» её не назовешь, с её-то характером…ну, лошадь твоя, зови, как хочешь.
И началось… В деннике она была спокойной, легко давала одевать на себя уздечку, садиться, слазить, но как только её выводили из конюшни в неё вселялся демон. Глаза начинали блестеть яростью и безумием, Золотая не позволяла сесть на себя. Виляла задом, вставала в дыбы, давала боковые отмашки. Прежде чем я оказывалась у неё на спине, проходили полчаса тяжелейшей работы, но как только это случалось Золотая мотнув головой вырывала повод и несла.
Манежа у нас не было, а жерди левады преградой для неё не были. Никита, сажая меня на соловую кобылу, объяснял мне как её лучше удержать, но каждый раз его слова вымывало из моей головы после первого пинка на галопе. Я, что было сил, вцеплялась в повод и гриву и ничего поделать не могла. Золотая таскала меня ежедневно по три часа, через неделю я сдалась. Подойдя к Волкову, я попросила его о другой лошади. Никита сказал: «Нет», - развернулся и ушел. Я пошла к ней в денник и проревела весь вечер. Я ругала её за выходки, призвала к пониманию, жаловалась на бессердечие «директора», а Золотая стояла с высоко вскинутой головой и плотно прижатыми к ней ушами, она не шевелилась, только иногда помахивала хвостом. Вконец разозлившись на всеобщее безразличие, я пошла в лес. Там вековые сосны раскачивались и громко шумели под порывами ветра, там всегда хорошо думалось.
Из леса я вернулась утром, меня потеряли, и, как оказалось, этой ночью никто так и не уснул.
Волков опустил в землю глаза:
– Если хочешь, можешь взять себе другую лошадь.
– Нет, теперь я буду ездить только на Золотой, – я пошла в конюшню и зауздала её. Ночью я решила, что если и сегодня она меня утащит, то я больше не приеду сюда. Что мне делать у лошадей, если они меня не слушаются. В то утро я была полна уверенности, что усижу.
Я села на соловую кобылу, и она, проскакав десять метров галопом, притормозила и перешла на рысь, я повернула её, хоть это и далось мне с огромным трудом, но я же СМОГЛА!
Я до сих пор думаю, что же послужило причиной для моего тогдашнего успеха. Может моя уверенность, может предыдущая неделя подготовки, может она смогла меня понять… А может все вместе взятое…

11. Прокат

Существовал ещё один способ для получения денег. Прокат в Центральном парке. Это самое ужасное, что могло случиться с лошадью и с человеком. У всех всегда была масса причин не идти туда, но дядя Вова заставлял нас. Специально для этого мы в начале лета провели жеребьевку, определяя очередь людей.
Мы с Катей шли в прокат в самом конце лета, двадцать восьмого августа. На улице стояла ужасная жара, после двадцати километров рыси Наряд и скала были в мыле, на губа повисла пена. Как только мы завели лошадей в парк к нам сразу подбежали ребятишки, спрашивая, сколько стоит прокатиться.
Началась самая страшная и противная работа… Как мы все ненавидели прокат, превращающий нормальных норовистых лошадей в кляч. Это были проклятые деньги. Круг за кругом, круг за кругом, монотонное хождение утомляло, уморяло, убивало… Мы ненавидели это место, эти деревья, эту дорожку. Каждый раз так и хотелось кинуться и разорвать детишек, хотя они были ни в чем не виноваты. К вечеру начались пьяные, они махали руками, громко говорили и дышали перегаром, пугая лошадей. К ночи прокат превращался в ад.
Денег было много всегда, дядя Вова был очень жадным, слишком, жадным. Он, чтобы мы не вложили себе в карман, раз десять в день приезжал и снимал деньги. Мы ненавидели и его и его приезды, которые давали нам ясно понять, что он нам не верит и считает ворами.
А в тот день нам действительно суждено было столкнуться с преступниками такого рода. К ночи у нас накопилось около тысячи рублей, когда мы уже сбирались уезжать, заново переседлывая на сухой вальтрап, к нам подошел мужчина с удивительно незапоминающимися чертами лица, да и устали мы уже порядком от новых людей. Он покрутился вкруг нас расспрашивая о лошадях и все такое. Мы ничего не заподозрили и спокойно уехали, а когда пришло время отдавать деньги, то их на месте не оказалось. Дядя Вова немедленно обозвал нас преступниками, идиотками и ещё много какими словами из ненормативной лексики. Мы пытались ему объяснить, но он мог слушать только себя… В общем, он нас выгнал и запретил появляться на пороге конюшни.
Я села и не могла встать около получаса, смысл слов доходил медленно и необратимо, как грозовая туча. Девчонки и пацаны, которые ещё выдерживали наезды хозяина нашей конюшни, хлопали нас по плечам, говорили, необходимые в таких случаях, слова. Я не ревела и не расстраивалась, я была в шоке. Два часа перед автобусом я просидела в деннике у Золотой, запоминая малейшие её черты. Она всё ещё крысилась, но морду свою опускала мне на колени, кобыла чувствовала мое горе и пыталась утешить. «Она мое Золотце, моё любимое Золотце», – думала я, гладя и лаская её морду.
Мы уехали чтобы вернуться.

Здорово)С любовью написано!!
Интересно продолжение!

12. Варя

На конном мы не появлялись в течение четырех месяцев. И все эти долгие дни, бесконечные часы я мечтала о встрече с ними единственными и неповторимыми… Лошади! Я видела их во сне и наяву. Я приходила в Центральный парк и наблюдала за Скалушей и Нарядом, я их очень любила и каждый раз вспоминала их странную привязанность друг к другу. Мне очень хотелось вернуться, но гордость не позволяла. Каждый день без Них делался для меня пыткой, я задыхалась… и тут пришло облегчение. Мы нашли ещё две конюшни. Конюшню казаков и пивзавода. Первым делом мы решили пойти на завод, там как раз привезли старых рысаков с ипподромы, чтобы те таскали телеги с продукцией. Сердце болело при виде этого зрелища, великолепные, пусть и слегка костлявые, лошади тащат тяжеленную телегу, груженую доверху. Ни одна старая лошадь долго такой нагрузки не потянет. После пивзавода их везли к нам на конный, где их либо кололи, либо продолжали мучить в прокате, если те ещё способны были передвигать ноги. Мы решили идти туда и разведать обстановку, может, мы ещё как-то могли им помочь.… Это, конечно, было глупостью. Что мы могли сделать?! Воззвать к доброте и милосердию хозяев, да им все равно, где и как брать тягло… С ипподрома они покупали лошадей, как на бойню, за гроши… Нас не пустили даже на порог, и мы отправились к казакам.
Такое я видела впервые. Кони стояли в гаражах!!! Я была поражена до самого сердца. Я не могла предположить, что бывает содержание хуже, чем у нас. В этих помещениях (язык не поворачивается назвать это безобразие денниками) было столько навоза, что Никитина «Газелька» сломалась бы, все увозя. В одном из гаражей было окно, находящееся на уровне груди лошади, так вот навоз доходил ровно до него, окно было у самого пола, лошадь, стоящая там, упиралась холкой в потолок. И именно её отдали мне для ухода. Варя, так звали кобылу, была очень худой, запуганной и затасканной лошадью. По сути своей она было доброй и ласковой, но обращение людей загнало всё хорошее, что в ней было глубоко внутрь.
Кате дали вороного жеребенка, Ночку. Её ещё не успели даже заездить. Хотя то, что делали казаки заездкой назвать нельзя. Сплошное издевательство.
Оба «денника» (ломая себя, использую этот термин) нам пришлось чистить, лошадок было жаль. В этом деле нам очень помогли родители, которые пришли с тачками, вилами и лопатами и работали наравне с нами, им, наверное, тоже было жаль лошадок.
Казачий атаман был небережливым человеком, и из-за его нерасторопности лошади едва не валились с ног от голода. Поэтому нам с Катей пришлось самим покупать для «своих» лошадей корм.
Я подружилась с Варей, она узнавала мои шаги и ржала от радости, когда я приходила. Я носила ей всякие вкусности: сахар, хлебушек, морковку, яблоки… Для этой лошади наступили счастливые дни, я видела в ней Золотце, которая теперь стояла в зимней конюшне на конном. Мне пришлось заново учить эту лошадь. Естественно, я не ручаюсь, что делала всё правильно, ведь сама я едва умела ездить. Но у казаков нужно было огреть лошадь нагайкой, чтобы заставить её идти, а Варя, после моих с ней занятий шла от легкого нажатия шенкелем. Мы научились прыгать. Моя рыжая кобыла в конкуре делала поразительные успехи, Варя легко прыгала до метра и тридцати сантиметров. Вот так таланты пропадают. Пришла зима, мы с Катей без седел ездили на поля и там играли в догонялки. Ночка легко догоняла и перегоняла Варю, она тоже была кобылка не без способностей, правда заморенная и неправильно развитая. Это, должно быть, и помешало ей жить на ипподроме, где она родилась, и сделало из неё очередную жертву казаков.
Последний день у казаков был первым днем нового года. Мы пришли туда радостные и счастливые, в предвкушении нового дня. Я зашла к Варе, а дальше я ничего не помню… Потом мне рассказали, но я не могу поверить до сих пор. Казакам нужны были деньги для празднования нового года, и они выбрали самых толстеньких лошадей и закололи… Они убили её мою славную рыжею кобылку, я не могу вспоминать об этом… Я зашла в «денник» и увидела освежеванную тушу Вари…
Через неделю мы вернулись на конный. Дядя Вова рад был нашему возвращению. Прошлые обиды были давно забыты.
По возвращению я целый час сидела с Золотце и не могла верить, что она жива. Я смотрела на неё и видела Варю…

13. Пятница тринадцатое

А я никогда не верила приметам. Если на пятницу выпадало тринадцатое число, я не отчаивалась и не забивалась дома в угол, дабы ничего страшного не случилось… До этого дня…
Это был обыкновенный день, который можно было провести с лошадью. Была весна, весело голосили птицы, пробуждались на ветках листья, звенели многочисленные ручейки, дышалось легко и спокойно. В этот год лошадей перегнали в лагерь рано. В середине мая все кони были уже там, в том числе Золотце. Мы радовались подходящему лету и ездили в лагерь каждые выходные. Чаще не получалось из-за школы, но любой из нас был готов все бросить ради единственного дня с лошадью… Тихонько мы все сходили с ума от любви к великолепнейшему созданию на Земле…
Пятница, тринадцатое число. Мы с Катей собираемся в лагерь. Быстро, быстро я засовываю в рот бутерброд и бегу на остановку, но автобус лишь машет нам красным задом и скрывается за поворотом. Расстроенные, разбитые, словно бабкино корыто, мы сидим на лавке и тихонько плачем. Лагерь очень далеко от города, туда можно добраться на единственном автобусе, который убежал, нас не подождав.
Посоветовавшись, мы решили, что уедем к коням, во что бы то ни стало. Между лагерем и городом есть остановка «Дальняя», конечная десятого маршрута. Не долго думая, мы запрыгиваем в переполненный автобус №10, сидеть не где, стоять не где, даже плюнуть не где… На одной из остановок тетенька, чтобы залезть, упихивала пассажиров окучником… На конечной народ из автобуса хлынул неиссякаемым потоком, нас с Катей буквально вынесло.
Последующие одиннадцать километров я помню плохо, знаю только, что песни мы перепели все, которые знали, поговорили о всех новостях, помечтали о новой чистой конюшне, съели четыре пакета соленых сухариков… Когда конюшня показалась на горизонте мы непроизвольно добавили ходу.
В лагере был один Данил Дьяков – новый конюх, высокий, худой, широкий в кости. У него были серые глаза и мягкая улыбка. Данил смешно картавил. Он мало говорил и умел слушать. Дьяков очень обрадовался нашему приходу, он жил в лагере всю неделю один. Он попросил нас убрать в его комнате и вымыть посуду, а дальше мы могли делать всё, что душе угодно.
Выполнив указанную нам работу, мы пошли к лошадям. Нашим глазам открылись сбитые в кровь холки, оббитые копыта, огромное количество царапин, которые начинали гноится. Дяде Вове как всегда было жаль денег на лекарства. Я, как дочь фармацевта, всегда наполнена бутылями, склянками, тюбиками, таблетками и шприцами. Мы с Катей начали активное лечение. Наверно истратили пол-литра перекиси водорода, километр бинтов, килограмм мазей. Кто думает, что лошадей мазать легко, тот сильно ошибается. Перекись, как любое другое дезинфицирующее средство, жжется, лошади нервничают, дают отмашки, дергаются, кусаются. Понятно, что не все себя так плохо ведут. Лейта – старая кобыла чистокровной английской породы, умная и спокойная, слепая на левый глаз, но все ещё очень сильная и быстрая. Она стояла, лишь легко помахивая хвостом, даже когда я лила перекись ей на шею, которая была вся исполосована царапинами. Флейта, её дочь напротив, сильно дергалась и прыгала. Мы с Катей держали лошадей по очереди, в этот раз был её черед мазать. Она наклонилась, чтобы смазать кобыле ногу зеленкой. Флейта решила отогнать непрошенных гостей, она дала боковую отмашку. Катя успела убрать голову, ей лишь вскользь пришлось копытом по лбу, и она отскочила в сторону, это движение напугало других лошадей, и они пробежали прямо по Кате. Флейта от ужаса взвилась в свечу и помчалась вдоль забора левады, я повисла на недоуздке, страх застилал глаза лошади, а я не могла высвободить руку, запутавшуюся в вязке. На нашем пути появилась поилка. Флейта легко перескочила через неё, а я успела зацепится за это железное сооружение. Флейте пришлось остановится, она немного побесновалась и смогла вывернуться из недоуздка. Я, ковыляя и хромая, побежала к Кате, она сидела, оперевшись на столб левады. Она отделалась испугом и парой синяков, впрочем, как и я.
Закончив с лечением, мы решили поездить на двух единственно целых лошадях. На Золотце боялись садить новичков, а Гагарка несла, когда на неё садили незнакомого человека. Вечером прошел дождь, и мы решили поездить по полю, так как ноги лошади скользили в грязи. Мы в третий раз пересекали поле, когда заметили маленькую шавку. Мы, крутые девчата, решили напугать собаку. Это было очень глупое действие. Мы гнали за ней легким галопчиком по траве вдоль дороги. Минуты через две, мы остановили и повернули домой рысью, когда навязчивая шавка снова догнала нас. Катя, разъяренная, подняла Гагарку в свечу. Собака испугалась и громким, тоненьким голосом затявкала. Из кустов вышел огромный кобель, породу я не решусь назвать, но что-то типа смеси бульдога с носорогом. Он грозно зарычал, и испуганные лошади без понукания сорвались в карьер. Мы гнали долго, но пес не отставал, с губ начала капать пена, когда кобель, должно быть, притомился и потерялся из виду. От страха мы не заметили, как свернули на дорогу.
– Только б не подсколь… – я не успела закончить фразу, ноги Золотца разъехались, она явно не могла с ними справиться, беспорядочно ими дергала, потом резко опустила голову и дала задний ход, я не удержалась и съехала на её шею, тогда она окончательно потеряла равновесие и пала. Я, вскочила, крепко зажав в руке повод. Катя гнала впереди и не заметила нашего падения. Золотая встала на ноги, она дрожала всем телом и вращала своими карими испуганными глазами. Я крикнула Кате, чтоб та остановилась, моя кобыла вздрогнула, дернулась назад, громко заржала и понеслась. Я некоторое время бежала рядом и успела заметить кровь на её губе. Потом я упала, она проволокла меня второй раз за день, и я не смогла больше удерживать повод. Золотая догнала и перегнала Катю на Гагарке, которая тут же пустилась в погоню. Я тоже кинулась догонять, но куда мне убогой до лошадей, я быстро отстала и потеряла их из виду. И только тогда заметила острую режущую боль в ноге, я села на бревно, не зная что делать. Потом боль слегка утихла, и я пошла по следам лошадей. Вскоре я увидела Катя, ведущую в поводу двух кобыл. Счастью моему не было предела.
В лагере, Данил посмотрел на Золотце, потом на меня, снова на Золотце.
– Неаккуратно гоняете…

а дальше!!!

Originally posted by Yta@Sep 27 2004, 07:10 PM
а дальше!!!

Пожалуйста, Золотой(ая), продолжи...

Это кто-то читает и не устает и не надоедает????? :ох!: :ха! ха!:

Originally posted by Золотой@Oct 22 2004, 01:15 PM
Это кто-то читает и не устает и не надоедает????? :ох!: :ха! ха!:

Нет конечно!!! к:
Лично мне это очень нравится!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! :я поддерживаю!:
Продолжай, пожалуйста, дальше... :друзья на веки!: :да!:

Originally posted by Золотой@Oct 22 2004, 01:15 PM
Это кто-то читает и не устает и не надоедает????? :ох!: :ха! ха!:

Очень даже здорово и захватывающе! Замечаний нет! Сценарий развивается закономерно- люди сволочи, но есть и герои нашего времени, но их мало. Бедные лошадки - судьба рулетка - к кому в руки они попадут? Читать интересно. Спасибо

[QUOTE]QUOTE (Золотой @ Oct 22 2004, 01:15 PM)
Это кто-то читает и не устает и не надоедает?????

Очень даже здорово и захватывающе! Замечаний нет! Сценарий развивается закономерно- люди сволочи, но есть и герои нашего времени, но их мало. Бедные лошадки - судьба рулетка - к кому в руки они попадут? Читать интересно. Спасибо [QUOTE]

Это ирония, сарказм??? Я не говорю, что мы герои, атнюдь! То, что мы делаем с лошадьми это...это... покрайней мере плохо! Заездка за три месяца!!! С полным уничтожением лошадинной души, ломанием характера и все в этом роде! После этого тебе ПОКАЗАЛОСЬ, что мы герои?! :ох!:

[quote]Originally posted by Золотой@Oct 23 2004, 03:25 AM
[QUOTE]QUOTE (Золотой @ Oct 22 2004, 01:15 PM)
Это кто-то читает и не устает и не надоедает?????

Очень даже здорово и захватывающе! Замечаний нет! Сценарий развивается закономерно- люди сволочи, но есть и герои нашего времени, но их мало. Бедные лошадки - судьба рулетка - к кому в руки они попадут? Читать интересно. Спасибо

Это ирония, сарказм??? Я не говорю, что мы герои, атнюдь! То, что мы делаем с лошадьми это...это... покрайней мере плохо! Заездка за три месяца!!! С полным уничтожением лошадинной души, ломанием характера и все в этом роде! После этого тебе ПОКАЗАЛОСЬ, что мы герои?! :ох!:

Во-первых, осознание того, что это плохо это уже хорошо.
Во-вторых, кто это мы? Я пишу "герои" имея ввиду людей, которые понимают, что лошадь это не трактор и не средство передвижения. Вроде бы намек на таких людей промелькивал в тексте? Или это самобичевание- кто-то свежует лошадь на колбасу, но и мы не лучше, делаем из нее скотину? Может это триллер и хотя бы относительно положительных персонажей нет вообще? Уточни к:

Лошадей, которые оказыват слишком большое сопротивление (1-2% - это с учетом того, что каждый пон-к нам привозят примерно по 10 новых лошадей) режут на колбасу4, на пельмени, иногда в лагере мы сами конину едим, чтоб с голоду не умереть...
Ясно дело, что лошадь это не трактор! Лошадь - это по крайней мере животное, которое стоит не выше нас, но и не ниже... Равны всё мы перед матушкой природой...

Положительные персонажи... Думаю в моем рассказе получилось, что все, но это же реальные люди. Не бывает среди людей отрицательных или положительных персонажей (лично моё мнение)....

Originally posted by Золотой@Oct 24 2004, 04:49 AM
Лошадей, которые оказыват слишком большое сопротивление (1-2% - это с учетом того, что каждый пон-к нам привозят примерно по 10 новых лошадей) режут на колбасу4, на пельмени, иногда в лагере мы сами конину едим, чтоб с голоду не умереть...
Ясно дело, что лошадь это не трактор! Лошадь - это по крайней мере животное, которое стоит не выше нас, но и не ниже... Равны всё мы перед матушкой природой...

Ну прям лишили дара речи! Как же это можно есть конину?! И не вспоминается туша в гараже?
Тут нам не по пути, я после месячного общения стала есть только птицу и рыбу, на говядину вообще смотреть не могу!
И что это за лагерь такой, Невзорова бы на вас!
А на счет природного равенства - сравнивать нас бесполезно, категории разные, но есть какая-то особенностях в лошадях, которая приближает человека к познанию Истины, чувственной стороны той истины, которую человек ищет и узнает на протяжении всей жизни. Такое ощущение появляется еще только при общении с дельфинами и в святых местах. Наверно вы меня не поймете.....

трава, ты очень жестока... Крайне. Я сейчас сижу и плачу, нет не плачу реву... Ты представить не можешь как мне больно... Часть проВарю я писала надрываясь несколько дней по 2-3 предложения, а ты...

На счет конины... Когда тебе жрать будет нечего поймешь меня... Всё-таки не поевши 3-4 дня лошадей объезжать трудно. А до города 17-20км не больно то съездишь... Так что не суди, не оказавшись в таком положении. Сперва это мерзко, гадосно, а потом привыкаешь...

Originally posted by Золотой@Oct 25 2004, 03:46 AM
трава, ты очень жестока... Крайне. Я сейчас сижу и плачу, нет не плачу реву

Знаешь, это просто шизофрения какая-то. Ем конину и обливаюсь слезами...
Кто тебя заставляет это делать?
А если ты привыкла, тогда к кчему страдания? Ты уже перешла в разряд людей, которым чужды душевные сомнения.
Я просто понять не могу, что это за лагерь такой, описание как будто не из нашей действительности. Может это в какой лохматой глубинке, там всякое случается, кстати, говорят человечина на вкус сладкая и нежная, как молодой поросеночек....
Нет, я понимаю когда где-нибудь в глухой деревне одна пьянь осталась, ни работы ,ни денег, даже все провода срезали и продали, без электричества и цивилизации одичавшие неандертальцы ловят лошадей и лопают. Но вы, мадам, добровольно, обливаясь слезами? Может лучше себя не травмировать, заниматься лошадьми есть много пристойных мест, зачем же погружаться в этот хаос?
Или же отриньте все сомнения и будьте счастливы с колбасой за пазухой.
P.S. В сталинские времена не все стреляли в невиновных. Были и те, кто оставались людьми

Мне больно нет упоминания того, что мы едим канину (за 3 года привыкла - чел ко всему привыкает), а от того, что ты напомнила мне Варю, ну вот опять руки трястись начинают и мимо клавиш попадаю.
А лагерь вовсе не фантастический. Организовываем прокат, и живем летом в глубинке дабы народ ехал к нам в относительную чистоту из пыли и дыма большого города... а работа... Яне могу жить без лошади... Почему-то всесразу начинают ненавидеть, когда узнают, что мы лошадок едим... В принципе, такое же животное. Я раньше писала, что мы равны... Медействительно стоим на одной ступеньке ... Все от чахлой мышки и до огромного кита.... Природа матушка не делит детей на любимых и не любимых. Так, что если ты ела говядину, то ты настолько же плоха как и я, евшая конину...

P.S. В сталинские времена не все стреляли в невиновных. Были и те, кто оставались людьми[QUOTE]

Не все в наше время обладают достаточной силой волей. В те времена люди были сильней. Теперь увы не то.... Я не осталась человеком можешь линчевать....

Originally posted by Золотой@Oct 26 2004, 04:04 AM


Не все в наше время обладают достаточной силой волей. В те времена люди были сильней. Теперь увы не то.... Я не осталась человеком можешь линчевать....

Люди во все времена одинаковы. Есть хорошие и плохие, сильные и слабые. Сила и доброта проявляются как раз в трудные времена. Это когда все хорошо люди леняться помочь другому.

Да не хочу я никого линчевать, я просто понять не могу, как это можно заботиться о ком-то, жалеть его, радоваться, а потом взять и ножичком чиркнуть? Страшно не есть мясо, страшно убивать. Я не против убийства вообще, я за гуманность. Когда скотина выращивается на мясо ты к ней не привязываешься как другу и если забой происходит правильно, то это естественно и даже красиво.
Но лошадь это же другое. Каждый мечтает о лошади, которая будет любить его, узнавать, приветствовать ржанием, подходить и тыкаться мордой в ладони, неуверенно сидишь - поддержит, плохо тебе-довезет, опасность - не убежит, а отобьет, разве не так? И колбаса. Это не совместимо. Не все лошади такие, не все способны на такое, есть глупые, не дружелюбные, но кому решать какой умереть? Может просто не нашли к не подход?
Грустно все это...
А люди и в наше время могут совершать подвиги. Ты наверное знаешь про Уникум. Я туда съездила, просто чтобы убедить своими глазами,что такое возможно. Это факт так все и есть. Поразительно, но правда.

Ну мы же режим не всех! Еденицы из сотен, только неподдающихся обучению (бывают), больных (всякие не правильноразвитые - огромная голова при маленьком туловище. Наврятли можешь представить уродов, которых иногда нам привозят; в нек-ых колхозах мать кроют сыном или т.п. - можешь представить себе результат).
А перед тем как колоть маемся 3 месяца. Если нет результатов, то :ну-ну!: . и тут , не - толку нет...

Колют у нас только летом, так мы уводим обреченных на мясокомбинат.... Где...
Ладно не будем об этом... к: