|
Guest
|
Вот, решила ещё и здесь выставлять свои "произведения". Прошу будте строги!!!
Громобой
Не много кто мог соперничать с ним по красоте. Стройные длинные ноги, глубокая грудь, изящная шея, небольшая голова, высоко посаженные, подвижные уши, вьющаяся грива, голубые глаза, опушенные длинными ресницами. Сказать, что он был рыжей масти, это значить обмануть вас. Его красная шерсть отливала золотом. Должно быть, он был братом Солнцу и Первозданному Огню. Его огромные размеры и буйный нрав не давали шансов для заездки. Ни одна веревка, вязка, цепь не были способны его удержать. Его держали как производителя, пока он не убежал, разметав по пути полконюшни.
Это был великолепный конь, конь быстрее ветра. Не реальный, не настоящий. О таких, как он, складывают легенды.
Его мать звали Битва. Имя вполне соответствовало её характеру. Она не могла быть второй, просто не могла… Ахалтекинец рыжей масти с великолепными физическими данными. Из спорта ей пришлось уйти из-за серьезной травмы. Когда Битве было четыре года, её впервые поставили на барьерные скачки (до этого она уже выиграла двадцать пять гладких скачек). На середине второго круга она порвала себе связки на передней правой ноге. После этого её сделали маткой при ипподроме. Она взрастила одиннадцать жеребят, когда ей пошел двадцать пятый год, её за невозможностью рожать отправили в детскую школу верховой езды.
Его отца звали Гром. Имя вполне соответствовало его характеру. Когда он ржал, стены конюшни содрогались… Старокладрубский жеребец, неизвестно каким образом попавший на провинциальный ипподром. Белый с серебряными ногами, хвостом и гривой. Рост его превышал сто семьдесят сантиметров. Горбоносый с мощным корпусом, внешне он очень походил на своих предков андалузцев. Буйный нрав его не смогли укротить и ездили на нем только профессионалы с большой буквы. При любой возможности он убегал, но, нагулявшись, всегда возвращался. Конюхи оставляли его денник открытым, по возвращению конь заходил туда и закрывал за собой дверь, дернув за специально прикрепленную веревочку.
Встретились его родители, когда одному было двадцать семь лет, другой – двадцать шесть. Гром, по своей старой привычке, убежав, пошел погулять и случайно наткнулся на леваду, где паслась Битва. «Пошли?» - позвал он, «Пошли!» - согласилась она. Конь выбил жерди, освободив подругу. Они гуляли весь день. Носились на перегонки, разбивали людские группы, мешали тренировкам, выбегали на беговые дорожки. Их так и не смогли поймать, и обнаружили только рано утром, мирно спящими в деннике Грома. Конюх увел Битву домой. Жеребец от ужаса начал долбиться в стены, на дверь поставили новый замок, и жеребец уже не мог с ним совладать. Он ржал, он звал, он кричал, но она так и не пришла... Гром разбил себе ноги, раны воспалились, он не смог ходить, а через неделю умер.
Ровно через год у Битвы родился жеребенок, очень странный. Он мгновенно сделался достопримечательностью конюшни. Все приходили посмотреть на красного уродца. Слишком длинные ноги не могли удержать хрупкое тельце, он приставал, только чтобы поесть. Назвали его Громобоем. Жеребенок был нервным, он вздрагивал каждый раз от прикосновения человеческой руки, она была ему противна, он боялся человека всем своим существом, боялся и ненавидел, гораздо больше, чем другие маленькие лошадки, но он не мог ходить и лишь беспомощно пытался отползти. Мать защищала своё детище, но не от всех, некоторым она доверяла. Например, Маше, девочке, которая обучалась верховой езде. Маша не только ездила на Битве, но и ухаживала за ней, она многие часы проводила в деннике у кобылы. Со временем Громобой привык к ней и не пугался, когда девочка заходила с щеткой в денник, не шарахался, когда она заходила в денник с лопатой и не чувствовал неприязни, когда она его гладила.
Через месяц Громобой встал на ноги. Он еще трясся всем своим красным без отметин телом, но мог даже пройтись, а иногда и пробежаться. Для кобылы и жеребенка в укромном уголке отвели леваду, в которой круглый день было солнце. Громка, так звала жеребенка Маша, был любопытным, как и все малыши. Куда он только не совал свою головку.
На Земле есть хорошие люди, умные, есть хорошие, но глупые, а иногда встречаются жестокие. Маша, поцеловав Громку и Битву в носы, ушла домой. По пути ей встретились другие помогающие, направляющиеся к конюшне. Девочки шли, что-то громко обсуждая, увидев Машу, они замолчали, а когда зашли ей за спину, согнулись от истерического хохота.
Громка радовался жизни и ему уже начинало казаться, что все люди добрые и хорошие. Он бегал по леваде, здороваясь со всеми проходящими мимо лошадьми и людьми. Жеребцы и кобылы ласково ржали в ответ, люди гладили по морде и шее, топорща короткую мягкую гривку. Битва грелась на солнышке, внимательно следя за передвижениями своего ребенка. Ноги Громки быстро уставали, и он ложился отдохнуть в зеленую травку рядом с теплым боком матери.
Вечером в рабочем помещение ветеринара зазвонил телефон, испуганный врач минут пять разговаривал, с каждой секундой становясь все мрачнее. Закончив, он схватил свой чемоданчик, сложил туда необходимые инструменты и лекарства и побежал.
– Ой, девчонки, присмотрите, пожалуйста, за конюшней, я по вызову… сложные роды, вернусь поздно… загоните кобыл в леваду, да про Битву с Громкой не забудьте, накормите лошадей ужином, а когда домой пойдете, закройте все… – ветеринар на ходу застегивал жилет.
– Уж мы то о кониках позаботимся… И о лошадках Машкиных не забудем, – девочка подмигнула своим подругам, – ещё как!..
Громка два раза обежал леваду, укусил маму за ухо, фыркнул на пробегавшую собаку, попытался залезть на дерево, потом решил, что устал и, пососав молока, лег спать. Тогда пришли девочки.
– Громча, Громча, – позвали они жеребенка.
Уши Громки описали круг.
– Ну же Громча, – ласково повторили они.
Жеребенок встал, Битва подняла голову, но девочки были знакомы, в своё время почти каждая из них училась ездить на ней. Громка с веселым ржанием подбежал. Две из них зашли в леваду, первая обняла шею, а вторая стала одевать ему недоуздок. Маленький конь понял что здесь, что-то неладно, он попятился, но было уже поздно, пряжка застегнулась, а за веревку крепко ухватились. Громка встал в дыбки и заржал, призывая маму на помощь. Битва подбежала, но девочки умело поймали её и привязали к забору левады.
– Поди, посмотри, чтоб никого не было.
Девочка, что стояла вне загона, побежала проверять, когда она вернулась, в руках у неё был веник из крапивы. Две другие с трудом удерживали Громобоя, повиснув на веревке.
– Давай скорей, копуша. Ваще, на фиг мы её взяли? Мелкотня и боится всего…
Девочка с веником подошла к жеребенку с боку и ударила его по голому животу, Громка от боли рванул вперед, сбил державших его и протащил их метра два. Битва рвалась, столб, за который она была привязана, шатало и раскачивало, но пока он держал. Одна из девочек смогла встать на ноги и смирить бег Громки:
– Давай ещё, – сказала она, – во, смеху то!
Девочка с веником подошла к жеребенку, рука её поднялась и опустилась:
– Не могу… я не могу, – она заревела и бросила крапиву.
– Пошла отсюда, дура, чтоб я тебя здесь больше не видела, а придешь голову оторву.… Иди, иди… Жалобная тварь…
Девочка со слезами на глазах подняла веник, ручка которого была обмотана тряпкой, чтоб не ожгло руку… и начала парить Громку по незащищенному шерстью животику. Жеребчик вскидывался на дыбы, брыкался, лягался, пинался, бодался, но теперь мучительницы были готовы к любым его действиям. Глаза Громки застилало безумие, он рвался и всё ржал и ржал, прося защиты у матери, которая билась у столба, но ничего не могла сделать, и всё это происходило под жестокий хохот девочек. Вскоре ноги жеребенка не смогли больше выдерживать нагрузки, и он лег. Девочки испугались, отпустили его и Битву, которая, подбежав к своему ребенку, стала облизывать его. Громка лежал с закрытыми глазами. Девочка, парившая жеребенка, сидела на земле у левады и безутешно плакала, глядя на вспухшею кожу. Мелкие, частые волдыри покрывали весь живот, но гораздо более безобразно смотрелись ноги маленького коня. Распухшие, отекшие. Он не мог на них опираться. Битва тыкала мордой в бок Громки, тихонько ржала, подбадривая жеребенка. Жеребчик безуспешно пытался встать, ноги подкашивались.
Девочки засобирались домой, как поступать с Громкой, они не знали. Жеребенок по-прежнему не мог ходить. Посовещавшись, они решили уходить, а вину свалить на Машку, та никого сопротивления оказать, естественно, не сможет, а если даже попытается, они ей мигом пригрозят, и она, конечно, уступит.
Тренера, поверив рассказам трех девочек, выгнали Машу, которая ничего не понимала и от ужаса тихонько плакала.
После этого случая Громка снова перестал ходить, и хозяин уже подумывал об отправлении жеребенка на бойню. Пока жеребчик встал на ноги, прошли две недели.
Начали заезжать Громку, когда тому исполнилось два с половиной года. Отцовский громовой характер полностью ему передался, но в отличии от родителя жеребчик ненавидел людей. Все их веревочки, кожаные ремешки, железки внушали панический страх. Он не давал надеть на себя недоуздок, казавшийся ему воплощением ужаса. С ним занимались очень долго, заездка длилась год, и не дала никаких результатов. Между тем внешние и физические данные были на высоте. Лучший жеребец, какой только мог попасть на эту конюшню. Далее его ждала судьба производителя.
Маша пятый год занималась конкуром. И уже получила КМС, что далось ей огромными трудами. Уход с первой конюшни, потеря двух любимых лошадей, ложные обвинение – все это на долго выбило девушку из колеи.
Ей шел двадцать первый год, когда стечение обстоятельств забросило её на ту, первую конюшню.
Тренера не узнали Машу, и были приветливы и добродушны. Девушка не обратила на них ни малейшего внимания, давняя обида заставила судорожно сжиматься горло. Девушка пошла бродить по территории, где в небольших левадах гуляли лошади. Иногда по одному, иногда группами мимо неё проезжали всадники. Невольно она выбрела к леваде, где в последний раз видела Битву и Громку.
Огромный красный с золотым отливом жеребец пасся там. Глаз нельзя было оторвать от его великолепия, он был воплощением красоты, могучий и изящный.
– Громка, Громка… – жеребец настороженно поднял голову, сделал нерешительный шаг в сторону Маши, – Громка…
– Он давно уж Громобой, – тренер засмеялся, – все, что было в нем детского, мы выбили при заездке.
От этих слов Машу покоробило.
Тренер почесал у себя за ухом:
– Он мог стать отличным конем… Если б мы смогли его заездить, то он бы был мировым чемпионом.
Маше не хотелось ему отвечать, но тренер был в хорошем настроении для разговора.
– Все испортила та девочка, решившая в двух месячном возрасте объездить его.
– Это вы о Машке? – терпение девушки лопнуло, она никогда ничего не решала, она ничего плохого никогда не делала.
– Знала ты её что ли? – тренер с негодованием посмотрел на неё, подружка негодяйки, сама должна быть негодяйкой.
– Я - она и есть… только объезжать я его не хотела, я вообще, никогда не пробовала надевать на него недоуздок. Я его слишком любила, да и не додумалась бы я до такой жестокости… Да что я с тобой разговариваю? Ты тогда меня не понял и не поверил мне, то теперь - тем более не поймешь и не поверишь.
Маша развернулась и побежала подальше от этого страшного для неё места. Громобой, добежав галопом, до заграждения остановился, взглядом провожая ту единственную, которую стоило любить. Тренер потянулся к коню, желая его погладить, но тот, с прижатыми к голове ушами, укусил его руку в воздухе и убежал, спасаясь от возмездия.
В очередной раз судьба свела Марию с Громобоем только через год на аукционе. Женщина приехала за производителем, арабским или английским жеребцом, а может и за обоими сразу.
На круглую арену выводили лошадей, но ни одна не привлекла взгляда Марии. Женщина про себя уже решила, что в очередной раз вернется с пустыми руками. Ещё одна безрезультатная поездка. Она тяжело вздохнула и уже начала подниматься, когда на желтый песок выпустили красного демона. Его шерсть сверкала золотом высшей пробы. Как сгусток огня, он в один момент пересек арену. Раздались возгласы восхищения. Многие слышали о невероятном жеребце, но мало кто его видел. Он заржал громко и протяжно, вызывая неведомого врага на дуэль.
– Громка… – минуя разум, прошло это имя. Конь фыркнул, и ещё раз обежал круглую площадку, втягивая квадратными ноздрями воздух.
«Неужели он меня помнит», – эта радостная мысль пронеслась по сознанию, подчиняясь позыву сердца.
Только через минуту она поняла, что начались торги, и сумма превзошла все для неё допустимые пределы. Тем временем, как нарочно, Громобой вскинулся на дыбы и бросился к заграждению. От того места толпа отхлынула волной прибоя. Конь показывал свою красоту, дикость и мощь. Цена взлетела до небес, теперь за красного демона просили как за трех арабов высших кровей. Ещё через минуту, когда жеребец сделал три полных круга галопом, он стал дороже пяти арабов. Маша не заметила, как протолкнулась в первый ряд. Воспоминания душили её: маленькое красное тельце на слишком длинных и тонких ножках, всё словно измазавшиеся в крови. Красно-золотой бок пронесся в каком-то сантиметре от Марии, стоило лишь протянуть руку… Вдруг жеребец остановил свой бег, резко и неожиданно. Мария все-таки выставила руку, на неё посмотрели как на сумасшедшую. Красный, словно в крови, на таких же длинных, но более сильных ногах, конь ткнулся мордой в ладошку, как делал раньше, выпрашивая лакомство. Толпа замолчала, слышно было как тихонько всхлипывает Мария, лаская лошадь.
– Раз, два…женщина хотите купить его? – Мария закусила губу и отрицательно покачала головой, у неё не было таких денег, – три. Продано мужчине в черном пиджаке.
На арену вышли четверо представителей обслуживающего персонала. Но отогнать коня от Марии они так и не смогли.
– Прощай, может ещё встретимся, – она чмокнула Громобоя в мягкий нос и пошла домой, люди расступались перед ней.
Громобой больше не ломал стен, дверей, кормушек, денников, он замкнулся в себе, если так можно выразиться по отношению к лошади. Хозяин заметил о грусти коня и списал это болезни. Ветеринары многие часы мучили жеребца, но ничего не нашли.
– Должно быть, душевное… – предположил один из врачей.
Дело все ухудшалось, Громобой равнодушно смотрел на кобыл. Теперь подойти к нему с недоуздком было равносильно самоубийству. Красная шерсть потеряла свой блеск, бока перестали искриться золотом. Вскоре он стал отказываться от еды. Бока опали, вместо благополучной канавки на хребте проступил холмик. Холка, словно высокогорная вершина, смотрела в небо, моклоки выпирали, готовые порвать кожу, ноги истончились. Глаза на похудевшей морде казались бездонными озерами. Ничего не осталось от того великолепного скакуна.
Хозяина звали Александром. Конным спортом он занимался всегда, по крайней мере, ему так казалось. Конюшня на триста десять голов досталась ему от отца, заядлого лошадника, который тоже занимался этими благородными животными всю жизнь: от рождения и до смерти. На тот злосчастный аукцион Александр попал случайно, позвал друг. Когда он увидел красного демона, который словно искупался в золоте, душа затрепетала. Мужчина и секунды не сомневался, что конь будет принадлежать ему.
Громобой отказывался есть и тихонько умирал. Теперь, просиживая, в каком-то грязном баре Александр обдумывал будущий план действий.
– В одиночестве пьешь, – голос был женский и очень злой, – совсем моего Громку заморил, – женщина громко и непристойно выругалась.
– Громобой уже два месяца как… - начал было Александр и осекся, разглядывая стоящею перед ним женщину. Именно она гладила жеребца на аукционе, он её хорошо тогда запомнил. Серые глаза, светло-русые волосы, не большой рост, очень худая, почти не весомая. Должно быть, он слишком пристально её разглядывал, потому что она передернув худенькими плечиками, выругалась ещё раз.
– Простите, вы знали этого жеребца до аукциона? – вопрос был прост, но почему-то женщина растерялась и не смогла ответить чего-нибудь внятного, – вы знали Машу? – а вот это явно разозлило её.
– Я и есть Маша. О! Не смотрите на меня как на чудовище.
– А как я должен смотреть на человека, из-за которого гибнет ТАКОЙ конь! – Александр даже поменялся в лице, интерес сменился ненавистью.
Мария ничего не сбиралась объяснять, поэтому она, просверлив мужчину взглядом, ушла.
Позже, обдумывая произошедшее, сопоставляя факты, Александр пришел к удивительному умозаключению: «А что если Маша ни в чем не виновата? Кто знает, как было дело на самом деле. Теперь, через столько лет, мало кто помнит случившееся».
Он нашел её на небольшой, но чистой конюшне, в которой у лошадей содержание было на много лучше, чем у людей. А люди эти были счастливы лошадьми, они действительно любили животных, любили ездить, любили чистить, любили кормить. Александр отчасти завидовал им. И людям, и лошадям, и их взаимопониманию, и их любви.
Мария прыгала на молоденькой, низенькой, юркой кобыле. Вороные бока лоснились на солнышке. Лошадь без труда зависала над препятствиями, наездница была ей не в тягость. Александр долго любовался умением всадницы и легкостью лошади. Они парили над препятствиями, словно фея на черном вороне. Он дождался, когда женщина закончит занятия, и ушел, оставив ей записку.
По пути в денник, она с удивлением прочитала маленькое послание. Мария читала строку за строкой, содержание её привело женщину в замешательство.
«Мария, я думаю, что был не верно информирован и из-за этого совершил огромную глупость. Предлагаю обсудить это. Будьте так любезны приехать ко мне завтра в два часа для прогулки верхом. С уважением Александр».
На следующий день ровно в назначенный срок она прибыла на огромную частную конюшню. На воротах были предупреждены, вежливый охранник указал дорогу.
Александр чистил гнедого жеребца, тот не мог спокойно стоять, все время вилял задом, пританцовывал передними и брыкался задними ногами, но причинять какого-нибудь вреда мужчине явно не хотел. Александр тихонько посмеивался и незлобно шлепал по морде животного, когда тот делал вид, что хочет укусить мужчину - это было игрой, причем очень старой и хорошо знакомой обоим.
Мария тихонько кашлянула, привлекая внимание.
Александр, с все ещё глупой улыбкой во всё лицо, обернулся и поздоровался.
– Наша предыдущая встреча мало радостного принесла нам обоим, надеюсь о сегодняшнем дне, я не смогу такого сказать, – он примирительно протянул руку. Мария с недоверием, но без неприязни её пожала.
– Можно мне увидеть Громку?
Её проводили в отдельный бокс, в котором, кроме красного жеребца, стояла ещё пара больных лошадей, Мария решила, что это местная больница.
Громобой, исхудавший и подурневший, лежал с закрытыми глазами.
– Громка, Громка, – жеребец и не подумал подымать головы.
«Я ошибся», – решил Александр.
– Я зайду? – в глазах Марии стояли слезы. Александр много видел слез и настоящих, и искусственных, он разбирался в людях, но её горе лежало на поверхности, оно было реальным и даже осязаемым. Александр понял, что эта женщина стала бы горевать над другой любой лошадью точно так же, как и над этой.
– Громка, Громка, – она присела у его морды, конь вздохнул и положил свою голову ей на колени.
На прогулку Александр предложил Марии серую в яблоках кобылу. Послушная, добрая, мягкая на аллюрах, её грива водопадом струилась вдоль шеи, маленькие, аккуратные копыта звонко стучали по утоптанной дороге леса.
– Я отдам вам его… совсем отдам, но только если вы сможете вернуть его к жизни, – он не смотрел на неё, накручивая на палец короткую черную гриву гнедого жеребца, – я не могу видеть как он умирает.
– Вы не увидите это, – Мария сжала кулаки и закрыла глаза. Сердце бухало тяжело и размерено.
– Я надеюсь на вас, – Александр посмотрел в глаза Марии, там была огромная печаль и огромная надежда.
– Ему стало легче? – Александр частым гребнем расчесывал гриву, которая раньше искрилась золотом.
– Нет, – ветеринар прерывисто выдохнул и ушел.
Мария приходила к Громобою каждый день. Но результатов не было, конь по-прежнему отворачивался от еды. Женщина поскрипела зубами и пошла силком запихивать ему пищу. Эта сумасбродная идея дала плодотворные результаты. Есть он начал, но все ещё неохотно. Через пару месяцев вернулся золотой отлив и отличное настроение. А полгода спустя Громобой пришел в прежнюю форму.
Забота о лошади сблизила Марию и Александра. Они ежедневно совершали верховые прогулки на гнедом Молотобойце и серой Вороне.
Шел дождь, они сидели в уютном кафе при конюшне Александра.
– Ты можешь забрать Громку, – он хлебнул кофе, который только что принес официант, и немедля обжегся, но не почувствовал этого. Душе сейчас было гораздо тяжелее, чем телу. Мария опустила глаза, он уже второй раз напоминает ей об этом. Она глотнула кофе, рот ошпарило кипятком, но Мария не обратила на эту мелочь внимания, куда там внешним проблемам до проблем внутренних.
– Я пошлю завтра за ним машину.
Александр кивнул.
Дождь, барабанивший по крыше, увеличивал горе. Серая стена за окном обрывала мир. Дальше ничего нет, совсем пусто.
КАМАЗ, оборудованный для перевозки лошадей, заехал на территорию огромной конюшни.
Мария зашла в денник Громобоя с недоуздком. Конь в ужасе заметался. Прыгая на стены, громко ржал, призывая собратьев на помощь.
– Без этого обойдемся…– тихо шепнула она лошади и выбросила недоуздок, обняла жеребца за крутую шею и так завела в машину. Мария решила ехать в кузове вместе с Громобоем, успокаивать его и подбадривать.
Они поехали. Александр смотрел им в след, сердце щемило, и на душе было очень тяжело, так словно он видит их в последний раз. Разум твердил, что они обязательно встретятся и не далее чем завтра, но сердце твердило обратное.
Громкое ржание, грузовик встряхнуло, послышался лязг железа. Александр побежал по дороге к КАМАЗ`у. Дверь вылетела, сбив его с ног. Когда он очнулся, то увидел, как работники пытаются поймать красного в золоте жеребца, но Громобой пробегает мимо них, не замечая преград. Александр кинулся в кузов, на коленях сидела Мария. Она терла голову руками.
– С тобой все в порядке? – мужчина начал осматривать Марию, пытаясь отыскать болячки.
– Всё нормально, ничего серьезного, – она отодвинула руки Александра, – у меня ничего не болит, всё обошлось.
– Что произошло? – мужчина с негодованием убрал руки.
– Он испугался чего-то и лягнул борт, машину шатнуло, я не удержалась и упала, – она нерешительно улыбнулась, поморщилась, ощупывая голову, – Громка испугался моего падения и взбрыкнул ещё раз, теперь в дверь, и вышиб её. Понятно?
– Относительно… Ты точно уверена, что тебе не нужна помощь?
Мария покачала головой.
– Нужно Громку словить…
Они пошли, вглядываясь в следы. Громобоя они нашли… Он лежал, глядя в небо своим бездонным глазом. Красный бок смялся, золото шерсти поблекло. Кровь широкой лужей растекалась по автостраде.
– Что это? – в ужасе прошептала Мария, она видела и не видела. Александр не дышал: «Только не такой конец, быть не может».
– Он забежал сперва в конюшню, сломал там пару денников, – затараторил один из конюхов, – потом выбежал сюда и его сбил проходящий грузовик. Так…
– Это не может быть… – Мария ухватилась за щеки, вогнала в их кожу ногти, три кровавые полосы остались на лице. Дышать стало нечем, Александр дернул за воротник рубахи, пуговицы оторвались и полетели. Медленно-медленно, ему показалось, что они падали минут десять, за все это время он безуспешно пытался протолкнуть в легкие воздух.
– Это не может быть…
Мария осталась у Александра. Она тихонько плакала всю ночь, и заснула под утро. Александр уснул, убаюканный дыханием женщины. Часы отбили полпервого дня, Александр протянул руку, наткнулся на что-то скользкое и холодное. Открыл глаза, перед ним лежала Мария. Мужчина вскочил, начал её трясти, но, как известно, мертвого не разбудишь…
– Внутричерепная гематома…– врач обтер руки, – её можно было ещё спасти …
Александр, скрипнул зубами и вышел.
Его больше никто не видел, что с ним стало, знает лишь река, но она, как известно, умеет хранить людские тайны.
КОНЕЦ. (август 2004)
|